Кен по-прежнему держался в тени, поскольку его появление могло спровоцировать набоба на какую-нибудь глупость, а до девяти часов утра лишних неприятностей мне не требовалось.

В баре отеля почти никого не было. Большинство его посетителей в это время ужинало в ресторане, из-за дверей которого сюда доносился гул и позвякивание посуды. За столиком у стены сидели Роджерс и Ширли Берт. Я помахал бармену и направился к ним.

– Привет, ребята. Что вы пьете?

Ширли подняла голову и выдохнула сигаретный дым мне в живот.

– Виски. Собираюсь начать второй галлон.

Роджерс сразу засуетился и сказал, что собирается поужинать. Тем временем появился бармен, я заказал два виски и присел к ним за столик.

На Ширли была та же самая блузка, в которой она мне впервые встретилась в Афинах. Она выглядела даже несколько вызывающе, он не давала повода для фамильярности. Вот и сейчас Ширли задумчиво вертела в руке бокал.

Я закурил и протянул ей пачку, но она, не глядя в мою сторону, выудила из пепельницы недокуренную сигарету и показала ее мне.

Сегодняшнему вечеру предстояло стать Ночью Скорби в старом "Уаддане".

Роджерс покончил со своей выпивкой и встал из-за стола.

– Я думаю мне пора немного подкрепиться. До свидания, мисс Берт. Пока Джек.

Все это время он почему-то старательно избегал смотреть мне в глаза, повернулся и неторопливой походкой делового человека отправился в зал ресторана.

Бармен принес наш виски. Ширли покончила со своим бокалом и тут же сделала порядочный глоток из нового. Меня это удивило: во время нашей последней встречи в Афинах она себе такого не позволяла.

– Твое здоровье, сестра Берт, – сказал я и одним махом выпил свою порцию.

– Как поживает наш общий друг? Не думаю, чтобы он пал жертвой голодного верблюда. Но если это случиться мне хотелось бы запечатлеть это на фото.

Я ее прекрасно понял. Сегодня Ширли собиралась утопить в виски все надежды, которые она связывала с Кеном, но в то же время не смогла удержаться от упоминания его имени. Кроме того, Ширли честно предупредила о своих намерениях на сегодняшний вечер.

– У меня есть идея. Почему бы нам не уделить еще некоторое время этому напитку, а потом отправиться в один итальянский ресторанчик, который я знаю тут неподалеку.

– Не стоит беспокоиться, – огрызнулась она. – Если ты хочешь провести вечер и пить виски, то добро пожаловать. А если ты будешь со мной сюсюкать, то можешь убираться к черту.

– Не моя забота помогать тебе забыть своего приятеля. В данном случае я действую исключительно в собственных интересах.

Она явно не поверила мне, но все-таки решила, что это пойдет ей на пользу.

– Кроме той части, в которой ты упоминаешь о еде, все остальное мне вполне подходит, так что можешь остаться, – она допила виски и помахала бармену. Мы заказали два виски со льдом (поменьше льда и побольше виски).

Как только он выполнил наш заказ, она подняла свой бокал.

– Твое здоровье. А мне про тебя кое-что известно, мистер Клей.

– Про меня все что-нибудь да знают. Но не настолько, чтобы засадить меня в тюрьму. Будь здорова.

– Как давно ты знаком с Китсоном?

– Брось ты это, – оборвал я. – Не стоит говорить на эту тему, ни к чему хорошему это не приведет.

– Слишком много свалилось на мою голову за последние дни, – медленно подбирая слова, сказала девушка. – Получилась жуткая комбинация. Сначала я потеряла голову, переживая его смерть. Потом узнала, что он жив и просто ушел от меня. Я могу вынести что-нибудь одно. Два таких случая – это уже перебор, – Ширли пристально посмотрела мне в глаза. Она уже выпила достаточно спиртного, чтобы наконец попытаться сфокусировать свое внимание именно на чем-нибудь одном. – Мне кажется, все это время ты знал, что он жив. Это правда?

– Я просто догадывался, – признался я.

– А тебе не приходило в голову поговорить об этом со мной?

– Нет. С какой стати? – разозлился я. – Вся эта история уже начинала действовать мне на нервы. – Кто ты в конце концов? Неделю назад я даже не подозревал о твоем существовании, а еще через неделю забуду и думать. Если Кену нужно было изобразить свою гибель, это было его дело, а не твое.

– Ах, да, фронтовые друзья, – криво усмехнулась она. – Настоящие мужчины.

Я уперся локтями в стол и наклонился к ней.

– Все верно. Фронтовые приятели. Я с Китсоном уже летал на одном самолете, когда ты еще сомневалась, будет ли расти твоя грудь?

Моя тирада ее достала. Она неожиданно покраснела, в глазах выступили слезы. Но Ширли сумела взять себя в руки.

– Хорошо. Прости мне это ребячество. Дай мне носовой платок.

Я выполнил ее просьбу. Она осушила глаза, достала из сумочки пудру и привела себя в порядок. Тем временем мне удалось покончить со своей выпивкой. Ширли посмотрела на меня и подвинула свой бокал.

– Допей его за меня. Это была паршивая идея, напиваться не в моем духе.

Я не стал возражать и подчинился.

– Ну, что ты там говорил про это итальянское местечко?

Когда мы вставали из-за столика, из зала ресторана появился набоб, Хертер и мисс Браун, которая грациозно приветствовала меня наклоном головы. Для остальных членов этой процессии меня просо не существовало.

Их вид напомнил мне, что где-то неподалеку может появиться Юсуф, и я попросил дежурного вызвать для нас такси.

Само итальянское местечко находилось всего в полумиле от отеля и представляло из себя угловую комнату на первом этаже, в которой было такое количество столиков, что для воздуха места просто не оставалось. Но порции здесь были вполне приличными, и никто не поднял бы излишнего шума, даже если посетитель начал вылизывать свою тарелку.

Мы заказали скамни, телятину, белое кьянти и слушали голос Луи Армстронга из музыкального автомата в углу комнаты.

– Удивительное дело быть американцем, – заметила моя спутница. – Где бы ты не появился, то сразу находишь, что какая-то частица Америки попала туда раньше тебя. И чаще всего это Луи Армстронг.

– Этот мир принадлежит Америке. Я пилотирую американский самолет. "Пьяджио" моего приятеля Китсона сделан в Италии, но у него американские двигатели. В нескольких милях отсюда находится американская военная база. Американский мир: пей свое кьянти и наслаждайся им.

Она отрицательно покачала головой. То ли по поводу сухого белого вина, то ли насчет моей идеи.

– Нет, это не совсем так. Об этом повсюду говорит множество людей, и чертовски много американцев этому верит. На самом деле все по-другому. "Дакота" принадлежит этому месту, так же как это было бы в любом американском штате, а голос Армстронга звучит именно здесь. Но это совсем не потому, что они американцы – сам факт их американского происхождения словно бы выветрился. А может быть истратился, как ты тратишь доллар, полученный от доброго американца.

– Это плохо?

– С точки зрения окружающего мира – вовсе нет. Но по-прежнему остается множество Американцев, которым нравится думать, что у них находится закладная на всю мировую цивилизацию, и они могут отказать остальному миру в праве пользоваться ею, если он начнет вести антиамерикански. Им ненавистно признание того факта, что не они правят миром: он просто продолжает летать на их "Дакотах" и слушать Армстронга за ужином.

– Черт побери, да планета просто кипит странами, которые ни за что не признаются, что не они руководят этим миром. В одной только Европе таких можно насчитать не меньше пяти, включая Британию.

Она как-то странно посмотрела на меня и сказала:

– Все гораздо проще: это колониальные державы. Но когда они пытаются править миром, они никогда не стараются рекламировать свою принадлежность к англичанам, французам и так далее. Это не то, что мы с проталкиванием своей идеи принадлежности к американцам.

– Ну, да, мы стараемся только внушить всем мысль, и ничего больше. Мы говорим людям, что они могут стать христианами, отправить своих сыновей в Итон и Сандхерст, носить цилиндр в Эскоте, но это не сделает их англичанами. И ничто не сможет сделать. Англичанином надо родиться. Любой африканец или индус может великолепно подражать англичанину, но он все равно даже не сможет вступить в клуб.