– Там внизу видимость будет ужасной, – заметил я. Как только мы окажемся под фронтом, я буду вести по приборам, а ты окажешься вперед смотрящим.

Китсон молча кивнул.

– Оставь свою карту и смотри в оба.

– Тебя что-то беспокоит? – в его взгляде читалось любопытство.

– Мы не знаем своего точного местонахождения. Высота над морем будет мизерной, а оно здесь кишит этими островками. Да, меня что-то беспокоит.

Его это даже позабавило, а я потянулся к выключателю радиоальтиметра.

– С какой стороны не поглядишь, это просто жуткий полет. В любом из предыдущих я бы давно повернул назад и вопил о помощи по радио.

Я, правда, и сейчас мог это сделать. Стоило только взять микрофон и сделать запрос. Кто-нибудь мог меня услышать: самолет, корабль, да кто угодно. Все, что мне нужно было для этого сделать, это взять микрофон и назвать себя.

– Нет. Это не совсем так, – покачал головой Кен.

И он был прав. Это не кусалось того полета в Куч десятилетней давности. Да этот полет был особенным: ни радиосвязи, ни возможности повернуть назад, ни обойти. А теперь я сидел в одной кабине с тем же человеком.

Часы показали семь пятьдесят пять. Я посмотрел вперед. Стена облачности отстояла от нас меньше чем на двадцать миль. И мне нужно было проскочить под ней. У каждого есть свобода выбора, я выбрал то, что находилось по другую сторону грозы и было для меня очень важно.

– Пристегни ремни, сказал я. – Мы начинаем снижение.

Кен нарисовал на карте еще один маленький квадратик и рядом с ним указал время.

31

Мы нырнули сквозь сужающиеся каньоны между кучевыми облаками, уворачиваясь от турбулентных потоков в их центре. Пятнадцать градусов вправо – полет пятнадцать секунд, тридцать влево – еще пятнадцать секунд, пятнадцать вправо и ложимся на прежний курс. Солнце скрылось в облаках над нами, а тучи становились с каждой секундой темнее и плотнее держались друг к другу. Я поддерживал скорость в сто восемьдесят узлов с полностью открытыми задвижками дросселя и снижался со скоростью две тысячи футов в минуту. Радио передатчик был настроен на волну Афин, но метания стрелки радиокомпаса, не оставляли надежд на какой-либо результат. Кен встал и отправился наводить порядок на кухне. Шла подготовка к суровой встрече с действительностью. Море под нами было серо-стального цвета с белыми бурунами волн. На высоте пять тысяч футов мы уже не смогли увернуться от встречи с облаком и врезались в самую его середину. Пока еще это было обычное кучевое облако, и белая пелена заслонила ветровое стекло и стекла кабины. Я выровнял самолет и постарался сконцентрировать все свое внимание на приборах. Тучи смыкались вокруг нас сплошной стеной. На мгновение эта белая пелена показалась мне неподвижной полоской голливудского тумана, и тут мы попали в вертикальный поток воздуха. "Пьяджио" буквально встал на дыбы и прежде, чем мне удалось что-нибудь предпринять, завис в воздухе и нырнул вниз. Потом я выровнял его, но тут же все опять повторилось снова. Не было никакого смысла пытаться удержать плавное снижение: я мог только несколько сгладить рывки самолета и надеяться, что в среднем мы продолжаем снижаться и даже, вероятно, остаемся на курсе. Стрелка компаса дико металась из стороны в сторону. Неожиданно она успокоилась. Это меня поначалу даже испугало: мне показалось, что оборвался кабель питания. Но тут мы снова выскочили на открытое место.

Я продолжал следить за приборами, поддерживая нужную скорость и темп снижения.

– Черт побери, куда ты нас завел, – раздался голос Китсона.

Я поднял голову и увидел, что мы находимся в пещере. Над нами и вокруг нас тучи образовывали громадные неровные арки. Их темные своды были озарены тусклым, мерцающим светом, что придавало этой картине мрачную неподвижность старинных гравюр. Даже гул двигателя стал едва различимым, а воздух – неподвижной массой. Мы просто тихо скользили, и время стало тянуться бесконечно. У меня не хватало духу снова войти в одну из этих клубящихся стен, с таким же успехом мне хотелось бы врезаться в утес по собственной воле. Я снова сосредоточился на приборах. Они вернули мне душевное равновесие: их циферблаты казались единственной реальной вещью в этом полете. К тому же компас показывал, что своды этой пещеры шли вдоль нашего курса.

– Эти парни из метеослужбы никогда бы не поверили, – сказал Кен.

Я только кивнул. Альтиметр показывал четыре тысячи футов, задвижки дросселей были выдвинуты, чтобы почистить свечи. Китсон склонил голову в одну сторону и сказал:

– Минуточку, что-то прорезалось по радио.

Я вернул задвижки в прежнее положение, выключил радиопередатчик и прибавил громкость у радиоприемника.

В головные телефоны как сирены ворвался голос с явно американским выговором:

– ...на высоте четыре тысячи футов, снижающийся по курсу семьдесят градусов со скоростью двести узлов, отзовитесь. Повторяю, неизвестный самолет, снижающийся по курсу семьдесят градусов со скоростью двести узлов, назовите себя.

Он сделал паузу для нашего ответа. Кен удивленно посмотрел на меня.

– Длинные руки и громкий голос дядюшки Сэма. Американский шестой флот. Мы оказались неподалеку от них. Только на нервы действуют, – пояснил я и бросил взгляд на радиокомпас, сигнал шел с северо-востока.

– А если им взбредет в голову открыть стрельбу? – заволновался Китсон.

– Средиземное море не является их частным владением, по крайней мере мне об этом неизвестно.

Голос снова зазвучал в наушниках, а я выключил радио. Кен попытался что-то разглядеть внизу перед самолетом. Ничего кроме темных клочьев облаков и того, что должно было бы быть морем.

– Ты понимаешь, – задумчиво сказал он, – у них, должно быть, чертовски хороший радар, чтобы засечь нас в этой кутерьме.

– Скорее всего это авианосец или ракетный крейсер.

– Может запросить у них координаты?

Я покачал головой.

– Слишком услужливые ребята. Попросишь у них помощи, а они разнесут это по всему Средиземному морю. К тому же нам будет необходимо назвать себя, – я посмотрел на радиокомпас, он по-прежнему показывал то же направление. Что-то в его поведении меня тревожило.

Теперь тот же голос запрашивал нас на другой частоте, и стрелка отклонилась в сторону.

Китсон криво усмехнулся.

– Слушай, если ты увидишь радиоуправляемую ракету, постарайся не дать ей догнать нас, но тогда уж придется себя назвать.

– Идет.

Он взял в руки карту.

– Мы находимся где-нибудь милях в двенадцати от Сериго. Приготовься к правому повороту.

К этому времени под нами оставалось полторы тысячи футов, и сумрачный воздух казался тяжелым как вода. Просветы между тучами стали уже. Все-таки опять придется лететь вслепую, пока мы не опустимся ниже слоя облаков.

Неожиданно в дальнем конце этой импровизированной пещеры, где сходились ее стены появилось мерцание желто-зеленого света. Радио отозвалось страшным треском радиопомех.

Я щелкнул выключателем, еще сильнее приглушил задвижки, увеличил крен на нос и вынырнул из слепого тумана на открытое пространство на высоте четырехсот футов над морем. Скорость упала до ста двадцати узлов, и мне пришлось немного прибавить газ. Теперь можно было и осмотреться. Горизонт был почти неразличим: море и небо просто сливались на неопределенном расстоянии передо мной. Сплошная пелена туч походила на потолок, затянутый паутиной, сквозь которую то там, то сям просвечивали белые клочки. Море под нами, казалось, не имело глубины: так, серая металлическая поверхность медленно перекатывалась уступами, лениво взрываясь мириадами брызг.

Кен снова посмотрел на часы.

– Правый поворот. Курс восемьдесят семь градусов.

Я немного повилял из стороны в сторону. Машина послушно отзывалась на мои манипуляции, даже с некоторым перебором, но потом все-таки занимала требуемое положение, тяжело покачиваясь из стороны в сторону. Но небольшой скорости и бурном, порывистом ветре "Пьяджио" требовалась твердая рука, но я слишком перегибал палку и еще не был в состоянии сказать, что влияло на него в данный момент: порыв ветра или мое управление.